Пока пара сотен рабочих АвтоВАЗа отдыхали на траве под присмотром телекамер, далеко на севере машинисты локомотивов “Карельского окатыша” курили, отказываясь ехать на неисправной технике. За пять дней до этого в Рязани, испугавшись требований рабочих, закрыли завод “Михайловцемент”, фактически объявив локаут. За каждый день простоя компания теряет порядка $700 000. В это время в паре тысяч километров на восток, в Каменске-Уральском, в милиции знакомились с профсоюзным активистом входящего в UC Rusal Уральского алюминиевого завода, на всякий случай — для профилактики экстремизма — фотографируя его в фас и профиль. Что за пролетарский подъем? Когда бунтовали Ford и Heineken, все в общем было ясно. Российские рабочие, вкусив западной трудовой культуры, поняли, что от хозяев можно получить дополнительные бонусы. Теперь протесты перекинулись туда, где их и надо было изначально ждать, — на промышленность, созданную в советские времена. Революционная ситуация, как это часто бывает, возникла не в годы нищеты и упадка, а когда жизнь стала улучшаться (хотя и не для всех). В стране профицитного бюджета, Фонда национального благосостояния и третьих в мире золотовалютных резервов лозунг повышения зарплаты звучит как сам собой разумеющийся.

Теперь ведущий эксперт Центра развития Валерий Миронов пугает экономическим кризисом. Россия теряет одно из немногих конкурентных преимуществ — дешевую рабочую силу. По словам Миронова, цепная реакция забастовок затормозит промышленный рост. А вот научному руководителю Высшей школы экономики Евгению Ясину не страшно. “Хотим мы или не хотим — борьба между бизнесом и наемными работниками будет обостряться. Но мы должны понимать, что эта борьба — не беда. Это благо”, — уверен он. Забастовки могут стать двигателем экономического прогресса.

ТЕНЕВОЙ ПРОТЕСТ

Не стоит верить официальной статистике рабочего движения. За первую половину года Росстат зафиксировал всего две забастовки. Но, по данным близкого к российским антиглобалистам Института коллективного действия, только в июне их было минимум восемь. Бастовали строители в Грозном, рабочие “Михайловцемента” в Рязанской области, ТЭЦ в Пензе, “Краснодарэнергоремонт”, деревообрабатывающее предприятие “Мадок” в Малой Вишере, владельцы 300 точек общепита Киренска (Иркутская область), около 900 медиков Читинской области и все сантехники одного из ДЕЗов Саратова. Для 2001 г. такое количество стачек выглядело бы несерьезно: тогда их было 291. Но потом число сразу сократилось до 80. Застой объяснялся вступлением в силу с 2002 г. нового Трудового кодекса, по которому практически невозможно бастовать законно. “Жуткие условия, — жалуется директор Института коллективного действия Карин Клеман. — Надо, чтобы половина всего трудового коллектива, а не только одного цеха или одной категории работников присутствовала на общем собрании и более половины из них голосовали за забастовку”. Координатор Международного союза работников пищевой, табачной промышленности и смежных отраслей по Восточной Европе и Центральной Азии Кирилл Букетов говорит, что в нынешних условиях это почти невозможно, учитывая то, как устроен современный бизнес: он географически разбросан, а рабочие, которые обычно и бастуют, уже давно не в большинстве. Например, в российской Nestle занято около 8000 человек и лишь каждый четвертый — на производстве. Остальные — в офисах и логистике. Полномасштабную забастовку не организуешь.

Но рабочие не теряли времени и приспособились к новым условиям. Теперь они не стучат касками и не выходят на улицу, зато изучают законы, нанимают профессиональных юристов и, запасшись трудовым законодательством, идут не в оборону, а в атаку. И работодатель уже дрогнул.

НОВЫЕ ПРОФСОЮЗЫ

Что такое профсоюз? Скидки на путевку в санаторий? За 20 лет капитализма почти не изменилось советское представление о структуре, которая занимается всем, кроме главной задачи — защиты трудовых прав и интересов коллектива перед работодателем. Федерации независимых профсоюзов (ФНПР) достались в наследство миллионы членов профсоюзов и огромное количество собственности. “Это не профсоюз даже, а огромная и богатая корпорация, — считает Ростислав Капелюшников, замдиректора Центра трудовых исследований ГУ-ВШЭ. — ФНПР — один из крупнейших в стране владельцев недвижимости и, наверное, крупнейший владелец санаториев”. С другой стороны, в современном бизнесе часть традиционных профсоюзных функций забрали HR-отделы компаний. “Если раньше профсоюзы были распределителями социальных благ, то сейчас все поменялось. Социальные блага распределяются работодателями. Профсоюзы, если не найдут свою собственную сферу деятельности, могут полностью исчезнуть”, — предрекает Татьяна Четвернина, директор Института управления социальными процессами ГУ-ВШЭ.

В первичных организациях ФНПР, которым по инерции достались почти все сотрудники предприятий, — удивительное спокойствие. Руководители уговаривают рабочих не бастовать. Так, председатель официального профсоюзного комитета АвтоВАЗа Николай Карагин прямо разделяет позицию работодателя. “Мы знали о готовящейся забастовке заранее и предупреждали, что после нее может последовать наказание. Основная масса эти предупреждения услышала”, — назидательно говорит Карагин. По-настоящему воевать с руководством за права пролетариата официальным профсоюзам мешает зависимость их самих от работодателя: по закону лидеру профкома зарплату платят на предприятии. “Пока работодатель будет платить зарплату профсоюзным функционерам, они будут зависимы от работодателя”, — считает Четвернина.

Сначала самостоятельность пугает рабочих. Лидер профсоюза Ford два года уговаривал людей вступить в независимый профсоюз. После того как питерцы одолели свое руководство, с помощью забастовки повысив себе зарплату на 20%, задумываться стали и на других успешных предприятиях, но уже с российским капиталом. Для работодателей это стало полной неожиданностью. “Нас просто прохлопали, — смеется лидер независимого профсоюза "Невинномысского азота" Людмила Цареградская. — Не ожидали, что будет что-то серьезное, а мы быстро встали на ноги, и теперь нас не так просто прижать”. Сейчас лидер профсоюза озабочена жарой — у руководства удалось отвоевать установку 53 кулеров, да еще дополнительные перерывы на душ. А начинал профсоюз с призыва вернуть работникам недополученные отпуска.

Появление новых профсоюзов заметили: по данным ВЦИОМ, доля работников, считающих, что местный профсоюз что-то делает для улучшения их положения, выросла в 2004-2007 гг. с 13,5 до 19,6%.

ВО ГЛУБИНЕ ЖЕЛЕЗНЫХ РУД

Маленький городок Костомукша в 35 км от границы с Финляндией. Главное богатство горожан — железорудное месторождение. Кто в городе хозяин, можно понять, если набрать адрес www.kostomuksha.ru. Это не сервер города, а сайт градообразующего предприятия “Карельский окатыш”, где работает большая часть населения Костомукши. Здесь производят железорудные окатыши для череповецкой “Северстали”. Видимо, близость финской границы повлияла на рабочих. Не боясь потерять работу на основном предприятии города, они начали воспитывать хозяев. Первыми не выдержали водители карьерных грузовиков. Когда руководство не прислушалось к требованию повысить зарплату, на собрании профкома они приняли решение: итальянская забастовка. Почти все прошлое лето около 300 водителей огромных самосвалов работали по инструкции: скорость не выше 30 км/ч по карьеру и на спусках — не выше 25 км/ч, грузовики не перегружать. По словам водителя Михаила Куликова, сразу сильно упала вывозка — акцию заметили. Уже через полгода зарплата водителей выросла вдвое: если в январе прошлого года водители зарабатывали 28 000 руб., то сейчас — уже 52 000 руб. Следующими выступили водители спецтехники, которые после итальянской забастовки в апреле-мае подняли зарплату почти вдвое, с 12 000 руб. до 23 000 руб. Увидев, что их коллегам из другого цеха подняли зарплату, возмутились машинисты локомотивов, которые всегда зарабатывали столько же, сколько водители самосвалов. 28 июля локомотивы встали.

“Были допущены некоторые перекосы в зарплате, мы их как раз собирались исправить, но тут нашелся не работающий на предприятии подстрекатель, воспользовался ситуацией”, — жалуется исполнительный директор компании “Северсталь-ресурс” Александр Грубман. Забастовку он считает незаконной. Подстрекатель Александр Столяр, который работал на предприятии профлидером с 1994 г. и уволился с “Карельского окатыша” только в марте этого года, уверяет, что рубить сплеча не хотел. “Прежде чем к таким действиям прибегать, пытался подходить, уговаривать, чтобы шли навстречу. Мы пытаемся решить вопрос в кабинете, без выхода на трибуну, но не всегда это удается”, — разводит руками Столяр.

Для итальянской забастовки на предприятии были все условия: в любом локомотиве можно было найти хоть какую-то неисправность. Но источник, близкий к руководству “Северсталь-ресурса”, уверяет, что это напоминало саботаж. “Тепловоз признавался годным, проезжал 20 метров и становился негодным”, — возмущается он. Однако юридически придраться к бастующим невозможно. По словам зампреда профсоюза Андрея Карапыша, “прокуратура заняла выжидательную позицию” и не вмешивается в происходящее. А пока работает согласительная комиссия, компания подсчитывает убытки. Оценить их Грубман отказался. По словам Столяра, ежедневно с 28 июля по 2 августа “Карельский окатыш” терял 60 млн руб. Если это правда, то несложно подсчитать, что размер ущерба от остановки локомотивов равняется ежемесячному окладу в 60 000 руб. каждому из 250 бастующих в течение полутора лет. Не проще ли договориться?

УВОЛЬНЯЙ И ВЛАСТВУЙ

Пойти на уступки рабочему классу руководитель предприятия может не всегда. Так, если на АвтоВАЗе трудится чуть больше 110 000 человек, рост зарплат увеличит стоимость автомобилей на 9%, что может стать последним гвоздем в гроб “Жигулей”. На заводе Ford производительность труда гораздо выше. “Все, что можно, отдали на аутсорсинг — поэтому и людей работает в разы меньше”, — говорит лидер “Соцпрофа” Сергей Храмов. Когда людей немного, то и требования по зарплате не будут катастрофой. Это уже сообразили работодатели. “Любое требование повышения зарплат кончается кадровым сокращением. Не может работодатель платить заработную плату больше, чем создают добавочного продукта в синтезе рабочая сила и капитал, — говорит глава Общероссийского объединения работодателей электроэнергетики Олег Куликов. — Если работодателя "нагибают" на высокую зарплату, он закроет эти рабочие места”. И “Северсталь” пошла именно этим путем. После прошлогодней забастовки все водители “БелАЗов” перешли в отдельную транспортную компанию “Карьер-Техника”. Остались только наиболее надежные на Caterpillar. “Нас разорвали практически, — сетует оставшийся на "Окатыше" Михаил Куликов. — "Карьер-Техника" не относится ни к комбинату, ни к Карелии. Это московская фирма”. Водителей проводили туда с почетом, заплатив солидное пособие, но в “Карьер-Технике” уже не забалуешь. “Там невозможно бастовать, у них даже коллективного договора нет. Зато была жесткая команда: если кто-то будет в профкоме — уволят сразу”, — передает жалобы товарищей Куликов.

То же самое происходит и на других предприятиях, которые резко повышают производительность труда за счет сокращений и аутсорсинга. Цареградская из “Невинномысского азота” признает, что вместе с ежегодным повышением зарплат на 15% идет такое же сокращение штатов. За два года штатное расписание сократилось с 7500 до 5500 человек. “Если человек увольняется, на его место никого не берут, к тому же фирма создает дочерние предприятия и предлагает нашим людям в эти фирмы переходить”. На Уральском алюминиевом заводе две трети работников хотели записать в штат управляющей компании, и лишь действия независимого профсоюза “Набат” уберегли сотрудников от увольнений. Активистов “Набата”, которых хотели уволить по сокращению штата с выплатой пособия, профсоюз восстановил в суде по формальным причинам. “Мы нашли вакантные места, которые на тот момент им не предложили”, — рассказывает лидер “Набата” Сергей Коган. Самого его уволили за нарушение техники безопасности. Несмотря на доводы свидетелей, которые показывали, что он ничего не нарушил, судья оставил в силе приказ, постановив, что Когана “можно не восстанавливать на работе, потому что специалист молод и может найти другое место”.

ДВИГАТЕЛЬ ПРОГРЕССА

Другая сторона того же процесса — установка нового оборудования, которое позволит повысить производительность труда. “На ТЭЦ-27 на севере Москвы сейчас вводят парогазовый блок. В "Мосэнерго" уже понимают, что штатное расписание поменяется. У них эффективность по выработке на человека с пуском этого блока пойдет вверх. Соответственно, вверх могут пойти и зарплаты”, — считает Куликов.

На Магнитогорском металлургическом комбинате используют оба средства, с помощью которых его выработка на человека минимум в 2 раза превышает выработку у конкурентов по отрасли. “Во-первых, мы ввели новые производственные мощности — электропечи, агрегаты внепечной обработки стали и другие установки. Увеличили производство. Во-вторых, мы реализуем программы по оптимизации видов деятельности — выводим непрофильные и вспомогательные подразделения в дочерние общества”, — говорит начальник управления персонала комбината Елена Посаженникова. В 2006 г. выпуск металлопродукции на комбинате вырос до 11,3 млн т по сравнению с 10,2 млн т годом ранее, а штатное расписание, наоборот, сократилось на 7,7%.

По словам главы Центра трудовых исследований ГУ-ВШЭ Владимира Гимпельсона, профсоюзы подталкивают капитал к тому, чтобы замещать труд техникой. “Это механизм развития технического процесса, так растет производительность труда. В конечном счете какое-то производство будет просто отмирать. Почему рабочие места уходят из промышленности Западной Европы в Китай? Там зарплата меньше и нет рабочего движения”, — предрекает Гимпельсон. По его словам, рост зарплаты — сильный инструмент, заставляющий повышать эффективность бизнеса. После объединения Германии зарплату в восточных землях жестко привязали к уровню ФРГ. Для многих предприятий это означало разорение, для других — стремительную модернизацию. Такое “творческое разрушение” ждет и Россию. Освободившиеся рабочие руки пригодятся — только в 2008-2010 гг. трудоспособное население России сократится на 2,5 млн человек.