Куда сходить на выходные

Для того, чтобы выходные не прошли впустую, к ним следует подготовиться заранее. Наш проект подготовил обзор самых интересных событий уик-энда.        Рестораны Аниме и манга Съедобные суши в

Для того, чтобы выходные не прошли впустую, к ним следует подготовиться заранее. Наш проект подготовил обзор самых интересных событий уик-энда.   

Рестораны

Аниме и манга

Съедобные суши в обстановке, соответствующей названию

пн-вс 12.00-0.00

Бутырская, 79, м. Дмитровская

Парадная дверь «Аниме и манга» выгорожена цветными балками. На одной из них красуется надпись «Караоке нет», и сегодня это звучит как знак отличия. Обстановка здесь действительно исключительная. На входе вас встречают кореянки, наряженные японскими школьницами: матросские воротники, синие мини-юбки в складку. В первой комнате повсюду развешаны принты манга, так что чувствуешь себя, словно в бумажном домике, склеенном из комиксов. Стены второго зала собраны из цветных стеклоблоков: розовый, зеленый, желтый, друг за другом, стройными неоновыми рядами. На плазменной панели днем показывают то «Школу убийц», то кино Такеши Китано; вечерами крутят аниме. В остальном же это обычный суши-бар с ценами, как в «Якитории», только качество еды намного лучше. Похоже, тунец для суши здесь используется натуральный, а не крашеный суррогат, а в салате с крабом самого краба — завались. Есть специально приготовленный японский лимонад: коктейль из яблочного сока, клюквенного морса, содовой и гренадина — праздничный красный цвет, бумажный зонтик, русалка из пластика, трубочка — дети в восторге. Но, честно говоря, суши в компании глазастых рисованных персонажей, без пения под караоке и наблюдения за очередным экологически чистым аквариумом — приятная перспектива не только для детей. Одним словом, «Аниме и манга» — гарантия прямо-таки токийского вечера.

Концерты

Арто Линдсей (США)

Клуб на Брестской. 26 ноября, суббота, 22.00

Хорошо бывает, когда тихий немолодой американец профессорского вида, сидящий напротив тебя за столиком в кафе, вдруг начинает так пронзительно верещать, что посетители в тревоге озираются, теряя остатки аппетита. Особенно если кафе находится в нью-йоркском Челси. Особенно если американца зовут Арто Линдсей.

Чтобы оценить происходящее, надобно знать, что Линдсей есть сладчайший крунер американо-бразильского музыкального авангарда. Он пишет и поет нежные и удивительные босса-новы, в которых, однако, всегда есть места для атональных опытов в духе нью-йоркской школы. За эти мудреные песни, преисполненные предательской сладости, и неподражаемый высокий голос, заходящийся в каких-то странно-горделивых молитвах, одна энциклопедия назвала его «постмодернистским Коулом Портером».

Впрочем, босса-новы он писал не всегда. В конце семидесятых Линдсей и его команда DNA были частью той самой четверки (вместе с Лидией Ланч, Джеймсом Ченсом и группой Mars), которая изобрела стиль ноу-вейв — крикливую и спазматическую смесь фри-джаза, черного фанка и белого шума. Песни были очень короткими, концерты — редкими, и сам стиль прожил на свете недолго. (В начале 2000-х ноу-вейв неожиданно реанимировали, руководствуясь соображениями изменчивой моды, — жалкие отголоски основных стилистических принципов можно, например, найти на второй песне с первого альбома Franz Ferdinand.) В те годы Линдсей пел лающим голосом и шумно играл на гитаре-двенадцатиструнке Danelectro, менее всего предназначенной для отбивания на ней сумасбродных ритмов. Однако даже в тогдашнюю какофонию DNA Линдсей ухитрялся внедрить обрывки бразильских ритмов, различить которые, впрочем, едва ли кому под силу. Когда ноу-вейв окончательно захирел, Линдсей зашагал в ногу с американским авангардом восьмидесятых годов — будь то танцевально-шумовой фанк проекта Ambitious Lovers (одним их сочинением даже рекламировали Budweiser), панк-джаз группы The Lounge Lizards или сессионная игра у одиозно-гениального Зорна. Вообще, на музыкальные контакты Линдсею везло: помимо сотрудничества с крупнейшими бразильскими поп-звездами (от Каэтано Велозо до Маризы Монте) Линдсей пел в рамках знаменитого уже оркестрового проекта Мэттью Херберта, помогал японскому композитору Джуну Мияке в приготовлении его феноменальной пластинки босса-нов, наконец, отчаянно хорошо исполнил «Children of the Revolution» на трибьюте T.Rex. Много чего было, но мне никогда не забыть пластинки «The Man in the Elevator» (1988). Это музыкальное сочинение саксофониста Хайнера Геббельса по пьесе Хайнера Мюллера про человека, поехавшего на лифте к боссу, а угодившего куда-то в Перу. Когда запевал Линдсей, ты словно присутствовал при переливании крови: что-то важное и живое открывало тебе тайны собственной скоротечности.

Когда я впервые вижу Арто Линдсея, он, разумеется, выходит из лифта. На предмет разговора он отводит меня в место потише, которое оказывается грохочущим кофейным шалманом, где певуче-птичий голос А.Л. моментально тонет в звоне блюдец и трепе едоков. Я перегибаюсь через стол, буквально прижимая диктофон к его губам, едва разбирая фрагменты рассудительных фраз: «Нью-Йорк давно уже не тот, я сейчас подолгу живу в Бразилии, мотаюсь туда-сюда… Моему сыну только что исполнился год, а в Нью-Йорке стали ужасно дорогие няни… Менеджера своего я тут недавно уволил… А в Бразилии сейчас молодежь все чаще играет традиционную самбу — то, что было всегда, до тропикалии, босса-новы, рок-н-ролла. В Бразилии трудно что-либо сделать, много идей, но денег ни у кого нет. Европейская, американская, японская экспериментальная музыка сейчас, по-моему, колеблется на грани мазохизма, в Бразилии же страданий хватает и в жизни, поэтому играют там как-то посветлее… Мне всегда нравилась русская музыка, Курехин… А такую группу Gogol Bordello ты знаешь? Они поразительны живьем… Девендра Банхарт симпатичный. Он, кстати, буквально молится на моего друга Каэтано Велозо… А я, можно сказать, открыл Animal Collective. Я их пригласил поиграть на своем альбоме «Invoke», когда их никто не знал, сейчас они очень популярны в Нью-Йорке… В мое время, в конце семидесятых, ты просто был обречен быть оригинальным, сейчас же такое ощущение, что все обречены на бесконечную имитацию… От того, что музыку теперь все скачивают из сети, есть и польза — по крайней мере теперь все будет упираться в живые выступления… Что этому миру остается? Футбол и живые концерты».

Заверещал он, в сущности, по ошибке. Я что-то забормотал про какой-то psych noise, и Линдсей оживился: «Как ты сказал? Society noise? Это был бы интересный термин. Шум высшего общества! Это знаешь как? Это вот как примерно — ииииххххххииии!!!»

Обрадованный этим воплем, я спрашиваю, не комплексует ли он сам как инструменталист, играя с бразильскими музыкантами. В этот момент кофейный аппарат с диким шумом принимается выпускать пар. Арто Линдсей расплывается в улыбке, бесконечно довольный и насыщенностью обволакивающего нас шипения, и тем, что на вопрос теперь можно не отвечать.

Выставки

Майя Плисецкая

Московский дом фотографии, с 16 ноября по 30 ноября

К торжествам по случаю 80-летнего юбилея балерины Майи Плисецкой приурочена выставка с фотографиями Плисецкой в балетах и вне сцены: снимки Георгия Соловьева, Леонида Жданова, Ричарда Аведона и Колетт Масон. А также знаменитые балеты с участием Плисецкой — в записи.

Shopping

Надежные мужские вещи с хемингуэевским характером

В Гостином Дворе поселился магазин мужской одежды итальянской марки Primo Emporio. Марка с небольшой, но все-таки историей (первый магазин появился в 1982 году в Неаполе) известна вещами непритязательными и долговечными — есть в них какая-то здоровая мужская основательность, как у хемингуэевских героев. Вся одежда выглядит надежно и достаточно просто и к тому же стоит нестрашных денег: грубые рыбацкие куртки (12095 р.), потертые ремни (от 1100 р.), свободные рубахи (от 2500 р.). Есть варианты и более отчаянные (к примеру, джинсы, украшенные заплатками, с нарочито торчащими швами), и даже совсем причудливые (аляповатые черные свитера с розовым воротником). Но это все из летней коллекции, а совсем скоро обещали привезти зимнюю, не менее достойную. Для московской слякотной зимы — в самый раз.

Танцы с туфлями

"Женские туфельки нравятся мне в движении: когда в них танцуют, когда их надевают или сбрасывают с ног – все равно",– так сказал когда-то в интервью Кристиан Лубутен. И действительно, кажется, что его туфли всегда находятся в движении – даже когда они стоят себе в шкафу.

Кристиан Лубутен начал делать обувь в 16 лет, а свой первый монобрэнд открыл, когда ему было 27 лет. К этому моменту он был уже культовым обувщиком – успел поработать для знаменитой марки Charles Jourdan и делал обувные коллекции для домов Chanel и Yves Saint Laurent. До сих пор именно он придумывает обувь для показов haute couture Jean-Paul Gaultier и pret-a-porter – Chloe, Givenchy, Viktor & Rolf и многих других достойных марок.

Как и все знаменитые обувщики, Кристиан Лубутен фетишист. Так что туфли марки Christian Louboutin опознать легко не столько по фирменной красной подошве, сколько по очень глубокому и изящному, слегка приоткрывающему пальцы "декольте", благодаря которому обувь так легко надевается и снимается.

У туфель с лубутеновским декольте есть еще один плюс – в них удобно даже танцовщицам с балетным подъемом. Но, разумеется, просто за удобство и практичность обувь не коллекционируют. Любая пара обуви Christian Louboutin имеет изысканный силуэт, благодаря которому изумительно красивыми кажутся не только туфельки, но и ноги.

В роли культовых туфель обычно оказываются лодочки на шпильках, и обуви на высоких каблуках в последней коллекции Christian Louboutin действительно много. Но не меньше и туфель на среднем устойчивом каблуке или вообще плоских лодочек, и они тоже выглядят завораживающе женственно. В этом сезоне большая часть туфель Christian Louboutin – с широкими, чуть несимметричными носиками, как будто повторяющими форму ступни. Лодочки Merry Go на тонком хрупком каблуке, из черной растрескавшейся лаковой кожи с бронзовым либо со свинцовым отливом, универсальны. К пастельных тонов с перламутровым отливом туфелькам Uova применима знаменитая характеристика декольте: "открывает больше, чем скрывают" – невесомая конструкция держится на ноге благодаря обвивающей щиколотку ленточке.

Впрочем, в этом сезоне у Christian Louboutin много более затейливой, "карнавальной" обуви. Разноцветные туфли Perce с хищной аппликацией напоминают мордочку очень маленького дракончика с открытой зубастой пастью. Остроносые плоские лодки Diademe в помпонах из шнура – как бальные туфельки времен Директории. Домашние по фасону тапочки "на выход" Feste – из яркого бархата, расшитого золотом в чешую. Вечерние туфельки с опушенной мехом пяткой Snake-Fourre, спокойные лодочки на усыпанных стразами каблуках Yoyo Diams.

Сапог даже в зимней коллекции Christian Louboutin не так уж много. Классические ботфорты Stivale Bottoni на среднем каблучке, из мягкой кожи классических цветов, высокие замшевые черные, голубые или лиловые Garibaldi на пробковой платформе и красно-черные либо шоколадно-голубые плоские Kiwa с обильной аппликацией.

Цены от 22 тыс. руб. до 80 тыс. руб.

Кино

Домино

Франция-США.

В ролях: Кира Найтли, Кристофер Уокен, Люси Лью, Микки Рурк, Эдгар Рамирез

С детских лет Домино Харви (Найтли) крутилась в обществе голливудских звезд. Ее отец - актер Лоуренс Харви - снимался в дуэтах с Элизабет Тейлор, Симоной Синьоре и Джули Кристи. Мать Полин Стоун блистала на подиуме. У Домино были все шансы сделать карьеру в шоу-бизнесе, и она даже стала моделью престижного агентства Ford Model. Однако девушку не прельщала светская жизнь с ее волчьими законами и лицемерием. Домино испытывала неодолимую тягу к приключениям, ей хотелось быть не девушкой Бонда - вроде той, в честь которой ее нарекли, - а самим Бондом: ходить по краю пропасти и ни в чем не уступать мужчинам. Поэтому Домино стала охотницей за головами - она выслеживала тех, за кого обещана большая награда. И при необходимости убивала

Мастер экшн-триллера Тони Скотт, на счету которого такие хиты жанра, как «Последний бойскаут», «Враг государства» и «Гнев», взялся за уникальный проект - биографические боевики не часто выходят на экраны. Немного приукрасив факты из жизни реально существовавшей «охотницы за головами», Скотт выдал на-гора ураганный экшн, который, правда, не окупил в американском прокате и половины своего бюджета, зато порадовал понимающих людей оглушительными перестрелками, раздетой до трусов Кирой Найтли и Микки Рурком в лучшей со времен «Харлея Дэвидсона и ковбоя Мальборо» форме.

Оправданная жестокость

A History of Violence

США, 2005

Режиссер - Дэвид Кроненберг

В ролях: Эд Харрис, Уильям Херт, Вигго Мортенсен, Мария Белло

(дублированный), 96 мин.

В идиллическом провинциальном городке Том (Вигго Мортенсен) — рубаха-парень и душа-человек — разливает кофе в своей маленькой закусочной, дома его ждут славные дети, а красавица жена (Мария Белло) заботлива настолько, что однажды ночью надевает из сексуально-ностальгических соображений униформу футбольной болельщицы.

Все, однако, рушится в тот день, когда в закусочную вваливаются два отвратительных злобных негодяя с пистолетами: Том, проявив неожиданный героизм и сноровку, убивает обоих и становится местной знаменитостью. Вскоре вокруг его дома начинает ездить машина с затемненными стеклами и номерами другого штата. В ней — вкрадчивый господин с изуродованным лицом (Эд Харрис) и еще несколько головорезов, которые называют Тома именем Джоуи и настаивают, что у них есть с ним нерешенные дела.

Кроненберг всю жизнь снимал фильмы о мутации — о той грани, перейдя которую человек начинает переживать необратимые изменения. Раньше его герои превращались в насекомых и бытовую технику — в последние годы великий канадец все менее склонен к иносказаниям. В предпоследней картине от насекомых осталось только название («Паук»), в последней и вовсе нет ни одной из очевидных примет кроненберговского стиля, ни кадра, который можно было бы безошибочно атрибутировать. И тем не менее «Оправданная жестокость», формально вполне мейнстримовая и почти лишенная мерзости и телесности, — один из самых радикальных жестов Кроненберга. Вместо артистов с лицами психопатов вроде Джеймса Вудса («Видеодром»), Кристофера Уокена («Мертвая зона») или Джереми Айронса («Связанные насмерть») на главную роль он теперь берет тишайшего Мортенсена и в кульминационной сцене выжимает из него такого вудса, что айронсам и не снилось. В середине, как раз на этой сцене, фильм будто рвется пополам: та самая мутация происходит не постепенно, под кожей, а рывком, с треском, на наших глазах. Сатирическая (и, надо сказать, очень смешная) сказка про американских дурачков в одно мгновение оборачивается вполне линчевским путешествием на край ночи — где тоже очень смешно, но и не на шутку страшно. И где появление (ближе к финалу) артиста Херта хочется описать нейтральным английским performance в буквальной русской транскрипции: он, конечно, безбожно переигрывает — но как переигрывает.

Насилие, по Кроненбергу, вирус — со всеми соответствующими характеристиками: он может дремать в теле годами, он может просыпаться и давать осложнения, он может передаваться по наследству. Единственное, чему он не поддается, так это уничтожению, и непонятно, плохо это или хорошо. Лечение, впрочем, режиссера заботит меньше всего. Если Кроненберг хирург (а он чрезвычайно похож на хирурга), то довольно странный. Он пишет «Историю насилия» (оригинальное название фильма) — историю болезни, но останавливается, когда дело доходит до рецептов. Делает на теле разрез — и завороженно смотрит на то, как причудливо, шокирующе, как попросту красиво взаимодействуют внутренние органы. Зашивают пусть те, кто знает ответы, которых не знает никто.

По материалам сайтов www.afisha.ru www.vashdosug.ru www.kommersant.ru